Техноэкономика. 6. Лес невидимых рук

Обозревая достижения экономической науки тридцать лет назад, Рональд Коуз писал:

«В современных учебниках анализируется процесс установления рыночных цен, но рассмотрение самого рынка совершенно исчезло. И это не так странно, как кажется. Рынки представляют собой институты, существующие для сокращения издержек по трансакциям обмена. В экономической теории, предполагающей, что трансакционные издержки не существуют, рынкам нечего делать, и представляется совершенно разумным делом развитие теории обмена на примере обмена орехов на яблоки между индивидуумами, совершаемого на опушке леса, либо на основе другого нереального примера. А когда экономисты все-таки говорят о структуре рынка, это не имеет ничего

общего с рынком как институтом, но относится лишь к таким предметам, как число фирм, дифференциация продуктов и т. п., при том, что влияние социальных институтов, облегчающих обмен, полностью игнорируется».

Такой диагноз Коуз впервые поставил в исторической статье 1937 года, которую Нобелевский комитет осилил к 1991 г.

На опушке реального леса никто и никогда не меняет орехи на яблоки. Если орехи кому-то понадобились – он их находит на полке в магазине или получает через службу доставки. Связь подобных действий с тем обстоятельством, что покупатель орехов платит при этом деньги, часть которых, возможно, заработал на перепродаже акций фермерского хозяйства, производящего среди прочих продуктов и яблоки, – эта связь имеет для него абстрактный и случайный характер, либо вообще остаётся незамеченной. Иными словами, опушечный акт обмена орехов на яблоки – книжная выдумка, которой в реальности ничто не соответствует.

Но и для учебников по теории идеального рынка куда больше подошла бы другая картинка. Буратино с яблоками подходит к опушке Леса Чудес, закапывает их в ямку – крекс, фекс, пекс! – и спустя некоторое время достаёт оттуда вожделенные орехи (владельца которых в глаза не видел), притом в количестве, отвечающем эквиваленту, беспристрастно рассчитанному лесной чудо-бухгалтерией.

В действительности потребители орехов и яблок проделывают к предметам своего потребления весьма извилистый и тернистый путь, на котором встречается целый сонм персонажей-посредников. В их числе – кассиры, охранники, водители автобусов, на которых покупатели отправляются в супермаркет, портные, что шьют им штаны для шопинга, бухгалтеры, выдающие зарплату, администраторы процессинговой системы Visa и прочие, в большинстве остающиеся незаметными в тени дремучего «Леса невидимых рук».

Это руки социальных институтов, помянутых Коузом, которые не просто облегчают, но обеспечивают саму возможность обмена. Акты взаимодействия орехо- и яблоковладельцев с институтами Коммонс в 1931 г. назвал «трансакциями». Сами по себе эти акты не производительны, и сверх того обременяют производителей трансакционными издержками по своему обеспечению.

Великое открытие Коммонса и Коуза состоит в том, что Лес невидимых рук, оказывается, изымает часть орехов и яблок в качестве гонорара за услуги. Имеет основания, не так ли?

Коуз прямо указывает на то обстоятельство, что современная экономическая теория исследует абстрактный обмен как таковой, но при этом за кадром остаётся собственно устройство рынка, то есть «социальных машин» обмена и присущих им трансакций.

По определению Википедии, «экономическая теория» (или теоретическая экономика) – наука, которая изучает проблему выбора в условиях ограниченности ресурсов для максимального удовлетворения потребностей людей». Будучи строго формализованы, представления о «выборе», «ресурсах» и «потребностях» легли в основу названного «экономическим» раздела прикладной математики, чьи модели вполне научны в смысле математической безупречности, но мало к чему приложимы в реальной экономике. Представления об институтах и трансакциях изначально не были заложены в содержательную аксиоматику «теории рыночной экономики» – в результате в ней не обнаруживается места для самого рынка. «Красавице платье задрав, видишь то, что искал, а не новые дивные дивы… Тут конец перспективы» (Иосиф Бродский).

Пора, пока не поздно, двинуться в направлении, указанном Коузом: строить конкретные модели «влияния социальных институтов, облегчающих обмен», исследовать присущие им трансакции, чтобы конструировать технологии их снятия. Что это за институты? Как именно они обеспечивают и облегчают обмен? И наконец, главное: как с помощью современных технологий уменьшить трансакционную дань, взимаемую ими с участников обмена?

Но для этого исследователям и преобразователям хозяйственной деятельности общества необходимо переопределить предмет своих усилий, перенаправить их на систему трансакций социального «леса невидимых рук». Именно к этому призвал С.Платонов в докладе, направленном Ю.Андропову в декабре 1983 года:

«Рост производимой обществом стоимости означает в конечном счете увеличение количества и разнообразия форм движения природы, превращаемых в общественные производительные силы. Информация и энергия при этом опосредуют экономику и природу.

Отчуждение, собственно, состоит в том, что человек, не познавший законов, управляющих движением стоимости, информации и энергии, сам является на протяжении всей предыстории лишь их агентом, песчинкой, включенной в их круговорот. Хотя современное общество, далеко еще не избавившее человека от первобытной доли производителя мышечной энергии, склонно окружать романтическим ореолом фигуры [управленца] и банкира – они оба не более чем агенты процессов производства информации и стоимости, порабощенные чуждыми силами организационных и экономических законов.

Познать эти законы – значит осуществить их редукцию, сведение к законам предыдущего, нижележащего уровня, подобно тому, как законы термодинамики были сведены к законам статистической механики.

Уничтожить отчуждение – значит осуществить подобную "редукцию" на практике. Место стихийного эфира экономических отношений, который заполняет промежутки между организациями, осуществляя таинство самовозрастания стоимости, должна занять организация, занятая обработкой и производством нормативной информации. В результате экономисты исчезают вместе с экономикой, а все народное хозяйство превращается в единую организацию, которая, однако, "каким-то чудом" обеспечивает уже не простое, а расширенное воспроизводство.

Теория, служащая средством сознательного преобразования общественного бытия, должна быть заключена в совершенно непривычную для сегодняшних теоретиков форму, отдаленным прообразом которой могут служить системы автоматизированного проектирования, конфигурационного управления, концептуальные автоматизированные базы данных и т.п. специальные средства социального проектирования».

Гегель раз и навсегда объяснил любителям «дефиниций» всю безнадёжность и беспредметность их любви. Не забывая об этом, для практических нужд будем пока пользоваться следующим рабочим «определением»:

Техноэкономика – качественно новый способ хозяйственной деятельности, состоящий в последовательном исследовании и снятии трансакций наличной рыночной экономики (в перспективе – социальных процессов вообще).

Техноэкономика, взятая в становлении, представляет собой социальную инженерию: последовательную технологизацию в первую очередь институтов обмена (а не производственных либо управленческих процессов), вытеснение из этой сферы посредников – кредитных, эмиссионных, правоустанавливающих организаций – и их замену экономическими цифровыми платформами.

С точки зрения предмета деятельности – это работа с активами во взаимном доступе («шеринг»). С точки зрения субъекта – группа проектных соинвесторов («импакт-инвестинг»). С точки зрения объекта – система отношений собственности, фиксируемая в распределённых реестрах («блокчейн»).

Предварительные оценки потенциала техноэкономики указывают на возможность трёх-пятикратного роста капитализации странового хозяйственного комплекса за первые пять-семь лет.

Переход к техноэкономике от традиционного рыночного хозяйствования – процесс, идущий в глобальном масштабе и в последнее десятилетие приобретающий экспоненциальный характер.

Сергей Чернышёв

24.09.2018